- 44 -

последние слова своей предсмертной заботы, которые, я не сомневаюсь, навсегда
останутся для вас дорогими и почтенными: они полны такой кротости и живой любви
к ближнему, что кроме последнего завета Того, Кто дал своим ученикам заповедь
любви и мира, я не слыхал и не читал слов более кротких и миролюбивых. Он
увещевает нас терпеливо и смиренно выслушивать людей, хотя и пользующихся дурной
славой, но желающих жить чисто, исполняя заповеди Божий согласно велениям своей
совести, и относиться к ним с терпимостью, хотя бы они и не во всем были
согласны с нами. Обо всем этом гораздо подробнее расскажет нам сама его книга,
которая выпущена в свет и посвящена Парламенту, — посвящена человеком,
заслужившим своей жизнью и смертью того, чтобы преподанные им советы не были
оставлены без внимания.

Теперь как раз время, когда должно быть дозволено говорить и писать о том, что
может помочь дальнейшему выяснению волнующих нас вопросов. Храм двуликого Януса
было бы вполне уместно открыть именно теперь. И пусть все ветры разносят
беспрепятственно всякие учения по земле: раз истина выступила на борьбу, было бы
оскорбительно прибегать к цензуре и запрещениям, сомневаясь в ее силе. Пусть она
борется с ложью: кто знает хоть один случай, когда бы истина была побеждена в
свободной и открытой борьбе? Ее правое слово — лучший и вернейший способ победы
над ложью. Тот, кто слышит, как у нас молятся о ниспослании нам света и ясного
знания, может подумать и о других предметах, кроме женевского учения,
переданного в наши руки уже в готовом и стройном виде. Однако когда нам светит
новый свет, о котором мы просим, появляются люди, завистливо противящиеся тому,
чтобы свет этот попадал, прежде всего, не в их окна. Мудрые люди учат нас
усердно днем и ночью «искать мудрости, как сокрытого сокровища», а между тем
другое распоряжение запрещает нам знать что-нибудь не по статуту; как же
согласить это? Если кто-нибудь после тяжелого труда в глубоких рудниках знания
выходит оттуда во всеоружии добытых им находок, выставляет свои доводы, так
сказать, в боевом порядке, рассеивает и уничтожает все стоящие на его пути
возражения, вызывает своего врага на открытый бой, предоставляя ему, по желанию,
любую сторону относительно солнца и ветра, лишь


- 45 -

бы сам он мог разбираться в вопросе при помощи аргументации, то подстерегать в
таком случае своего противника, устраивать ему засады, занимать узкие мосты
цензуры, через которые должен пройти противник, — все это хотя и не противно
доблести солдата, но в борьбе за истину есть лишь слабость и трусость.

Ибо кто же не знает, что истина сильна почти как Всемогущий? Для своих побед она
не нуждается ни в политической ловкости, ни в военных хитростях, ни в цензуре;
все это — уловки и оборонительные средства, употребляемые против нее
заблуждением: дайте ей только простор и не заковывайте ее во сне, ибо она не
говорит тогда правды, как то делал старый Протей, изрекавший оракулы лишь в том
случае, когда он был схвачен и связан; напротив, она принимает тогда
всевозможные образы, кроме своего собственного, а иногда голос ее звучит,
применяясь ко времени, как голос Михея перед Ахавом, пока ее не вызовут в ее
собственном виде. Но ведь возможно, что у нее есть не один образ. В противном
случае, как смотреть на все эти безразличные вещи, в которых истина может
находиться на любом месте, не переставая быть сама собой? В противном случае,
что такое, как не пустой призрак, отмена тех приказов, которые пригвождали
рукописи ко кресту! В чем особое преимущество Христианской свободы, которую так
часто хвалил апостол Павел? По его учению, человек, постится он или нет,
соблюдает субботу или не соблюдает — и то и другое может делать в Боге. Сколь
многое еще можно было бы переносить с мирной терпимостью, предоставляя все
совести каждого, если бы только мы обладали любовью к ближнему и если бы главной
твердыней нашего лицемерия не было стремление судить друг друга!

Я боюсь, что железное иго внешнего однообразия наложило рабскую печать на наши
плечи, что дух бесцветной благопристойности еще пребывает в нас. Нас смущает и
беспокоит малейшее разногласие между конгрегациями даже по второстепенным
вопросам; а в то же время, вследствие своей ревности в притеснениях и
медлительности в освобождении любой порабощенной части истины из тисков традиции,
мы нерадиво держим истину раздельно от истины, что является самым жестоким из
всех разделений и разъединении. Мы не замечаем, что, стремясь всеми силами к
строгому внешнему формализму, опять можем впасть в состояние грубого покорного
невежества, в неподвижную, мертвую массу из «дерева, сена, соломы»40, скованную
и

40 1-е Послание к Коринфянам, 3, 12.

Страница 28 из 30 Все страницы